В феврале 2014-го Российскую шахматную федерацию возглавил человек из списка «Форбс». Мы выдержали паузу – и напросились к 43-летнему Андрею Филатову на разговор.

Встретиться миллиардер предложил на Гоголевском. В шахматном музее, который на его деньги и был восстановлен.

Мы оглянулись по сторонам:

– В каком экспонате здесь – особенная для вас энергетика?
– Жалко, закрыт шкафчик за вашей спиной. Там шахматы Алехина. Когда открывали музей, пришел Валентин Викторович Лысковцев и подарил: «Последний его комплект. Алехин уже уезжал из России – и передал моему деду».

– Дорожный набор в железной коробочке?
– Нет-нет. Я заинтересовался – как же шахматы оказались у дедушки? Отвечает: «Мы жили на одной лестничной площадке. Вот по такому-то адресу. Алехин оставил нам даже мебель».

– Сколько могут стоить эти шахматы?
– Для шахматиста они цены не имеют – а в музей передали бесплатно. Энергетика у них фантастическая.

– К каким шахматным экспонатам вы безрезультатно приценивались?
– Пока ни к чему не приценивался. Но никто не мешает мечтать – есть, например, уникальная коллекция Анатолия Карпова.

– Вы о коллекции шахмат?
– И о шахматных марках.

– Обсуждали с ним эту тему?
– Нет. Но все когда-нибудь возможно. Для любого музея коллекция Карпова стала бы украшением.

– Самые любопытные в вашей жизни встречи с великими шахматистами?
– Приехал на турнир в Подольске болеть за студенческого товарища Илью Смирина. Тот играл с Михаилом Талем. А у Таля не было сигарет!

– И что?
– Всю партию угощал его своими – и обсуждали, как Илья играет в шахматы. Сошлись на том, что неплохо. Но Таль победил. Это было незадолго до его кончины. Чувствовалось, что сильно болеет.

– Сейчас курите?
– Бросил более двадцати лет назад.

– Торжественно обставили?
– Поспорил с приятелем. Выиграл и на всю сумму в ресторане «Ностальжи» устроил грандиозный праздник.

– Хоть раз были близки к тому, чтоб снова закурить?
– Когда пьешь алкоголь или кофе – всегда тянет к сигарете. Но сдерживаюсь.

– Если б была возможность познакомиться с любым шахматистом прошлого – на ком остановились бы?
– На Алехине, конечно. Я много размышлял о нем. Чем больше думаешь – тем больше вопросов. Имел ли он взаимоотношения с советскими спецслужбами? Если да – то какие?

– Ваша версия?
– Полагаю, отношения у них были очень серьезные. Алехин – человек смелый. Из-за больного сердца в армию не брали. Он записался добровольцем-санитаром и отправился на Первую мировую, награжден орденом Станислава, двумя медалями. Сымитировал сумасшествие, ушел из немецкого плена. При этом внук одного из богатейших людей страны – Прохорова, который владел Трехгорной мануфактурой. Отец – зажиточный человек из Воронежской губернии. Но революцию поддержал – я читал телеграммы. Его семья активно сотрудничала с большевиками. Сам Алехин женился на соратнице Ленина, швейцарской гражданке. Благодаря которой и покинул страну. Переводил в Коминтерне. А что такое – Коминтерн?

– Что?
– Мощнейшая революционно-террористическия организация. В России у него остались в заложниках старший брат и сестра. Их не репрессировали. Еще момент: любители шахмат тогда были крепко связаны с разведкой. Алехин входил в один клуб с легендарным Рудольфом Абелем, которого потом выменивали. А знаете, кто о чемпионе после смерти написал книгу?

– Кто же?
– Гроссмейстер Хью Александер. Называл Алехина учителем. Александер – самый засекреченный человек британской разведки. Криптоаналитик, глава проекта по «Энигме«, дешифровке всех немецких шифров.

– В смерти Алехина для вас есть загадка?
– Мне кажется – она естественная. Такое время – много стрессов, эмоций… Жизнь тяжелая и голодная. Шахматисты мало кого интересовали.

– На его французской могиле на ваши деньги восстановили старый памятник? Или сделали новый?
– Там упало дерево, плита треснула. Старый никак не отреставрировать. Поставили точно такой же, один в один.

– Последнее, что открыли для себя в его судьбе?
– Прочитал про беседу с Паулем Кересом на турнире в Зальцбурге в 1942-м. Тот спрашивал Алехина: «Что с нами будет? Чем закончится война?»

– Что ответил?
– «Результат войны очевиден – немцы проигрывают. Вот тогда все подвиги нам припомнят». Порекомендовал при первой возможности уехать из страны. Но Керес опоздал на пароход. Попал в НКВД, там сказали, что должен помогать Ботвиннику на матч-турнире за звание чемпиона мира. Это и спасло.

– С какими интересными людьми вас познакомили шахматы за последний год – уже как президента федерации?
– Это на Олимпиаде в Тромсе. Член ФИДЕ, фамилию не помню. Он глухой от рождения, американец узбекского происхождения. Выучил четыре языка. Ничего не слыша, читает по губам. Занимается акциями на Уолл-стрит. Рассказал: «За всю жизнь пропустил лишь один рабочий день. Это было 11 сентября, и весь мой офис погиб. Долго думал – зачем Господь меня сохранил? Наверное, чтоб помогать братьям-инвалидам…» Все делает, чтоб шахматы включили в программу Паралимпиады.

– Были ситуации, когда вас Бог уберег?
– В девятом классе провалился под лед на Днепре. С товарищем прогуливались ближе к ночи по набережной, обсуждали будущее. Мороз редкий для этих мест, минус 20. Вдруг мысль – а не пройтись ли по самому Днепру, по льду? Когда еще получится? А пошли!

– В такой мороз Днепр не застыл?
– Застыл. Но сливали заводские выбросы. Теплый сток. До берега было совсем близко – метров пятьдесят. Я сделал шаг – и ушел под воду.

– А товарищ?
– Шагнул ко мне – и тоже чуть не провалился. Отполз. Выныривал я сам. А лед изломанный, хрупкий. Еще когда туда шли, не могли понять: почему он так трещит-то? Снежная кромка потрескивает? Вот когда вылез из воды, сразу наступило прояснение. Варианта два: или вперед, ломая льды. Или назад, переползая в темноте весь Днепр.

– Долго ползли?
– Часа два. Как ни странно, холодно не было – наоборот, жарко, до пота. Даже не простудились. А товарищ сегодня – мой партнер в бизнесе.

– Четыре часа общения с Илюмжиновым нас потрясли. Вас Кирсан Николаевич чем удивлял?
– Рассказом, как выступал перед буддистами в Индии. Делился опытом – и шахматным, и религиозным. Слушал его на стадионе миллион человек. Не представляю, что за стадион и как они там поместились. Илюмжинов всегда говорит то, что думает. Исключительная искренность. А корреспонденты считают, что это байки. Ведь в некоторые истории действительно сложно поверить.

– Верите, что его якобы похищали инопланетяне?
– С таким неординарным человеком могло случиться что угодно.

– Самый неформальный персонаж в шахматах?
– Пожалуй, Василий Иванчук. Мне говорили, он выучил турецкий язык за три дня. На местном телевидении читал лекции без переводчика. Преподавал шахматы. На Олимпиаде в Тромсе у Василия игра не пошла – и он страшно переживал. Хотя при таком опыте, казалось бы, можно спокойнее реагировать на неудачи.

– Шахматный человек, поражавший вас памятью?
– Тот же Смирин. Помнит сотни песен Визбора и Высоцкого. Причем только текст – сам не поет. У Карпова феноменальная память. Анатолий Евгеньевич меня вообще восхищает как личность. К любому делу относится с невероятной ответственностью. А коллекционер – выдающийся!

– Какой-нибудь его рассказ запомнился?
– Да хотя бы про белогвардейский Крым. Там печатались марки и открытки, которые принимали по всему миру. В коллекции Карпова они есть. В Тромсе он устроил выставку шахматных марок. Хватило на приличный зал.

– На что взгляд упал сразу?
– Я сам в школе собирал шахматные марки. Так что смотрел осмысленно. Мне очень нравятся марки к московскому матчу 1948 года, когда чемпионом стал Ботвинник. А еще первая шахматная марка, болгарская. Не ожидал, что она у Карпова есть. Впрочем, у него собраны абсолютно все шахматные марки, которые существуют.

– В России сейчас Борис Спасский. Общались?
– Да, мы оказываем ему поддержку. С речью после инсульта нормально, голова светлая. Рассказал: «Приснился мне Фишер. Дискутировали – какой ход сильнее: е2-е4 или d2-d4? Во сне пришли к выводу, что все-таки второй. Пешка защищена ферзем…» Было это на встрече президента России с чемпионами. Путин к шахматам неравнодушен. Посетил уже два турнира – финал «Белой ладьи» в Дагомысе и матч Карлсен – Ананд в Сочи. Много внимания шахматам уделяют председатель попечительского совета РШФ Дмитрий Песков и Аркадий Дворкович.

– С Каспаровым тоже общались?
– Близко – раз в жизни. За два года до того, как я стал президентом шахматной федерации. Позвонил приятель: «С тобой желает побеседовать Каспаров». Сели вчетвером в кафе «Ла Торре» – издатель журнала «64» Игорь Бурштейн, экс-руководитель РШФ Александр Бах, Каспаров и я. Предмет встречи меня поразил.

– Что хотел?
– Сказал: «Я все выиграл в шахматах. Кроме Олимпиады в качестве тренера. Это моя мечта. Готов возглавить сборную».

– При чем здесь вы?
– Вот и я так же думаю. А Каспаров продолжил, как ни в чем не бывало: «Обращаюсь, потому что вы – будущий руководитель РШФ». – «Пока об этом известно только вам. Я о таком повороте даже не фантазировал».

– Что Каспаров?
– Усмехнулся: «Нет, я знаю, как все будет. Так что насчет Олимпиады?» – «Разговор беспочвенный, у меня и мысли нет стать руководителем РШФ».

– Для себя объяснили подобную проницательность?
– Как можно такое предугадать за два года? Или после матча Ананд – Гельфанд в Третьяковке увидел уровень организации, что-то домыслил, просчитал комбинацию?

– О чем еще говорили?
– Мне было интересно: вот Каспаров хочет работать в сборной. Как это совместить с его политической деятельностью? Ответил: «Я очень люблю шахматы, они важнее…»

– Нынешний Каспаров вам понятен?
– Мне его жалко.

– Почему?
– Он шахматист. Точно – не политик. Когда занимаешься не своим делом, это бросается в глаза. А результат всегда плачевный.

– Вам кажется, Гарри Кимович пока не наигрался в политику?
– Наверное, у него сильные экономические стимулы. За то, что играет эту роль. Предполагаю, через них и пришел в политику. Уж потом увлекся.

– После такой паузы он смог бы вернуться в профессиональные шахматы?
– Каспаров не ушел из шахмат. Играл в Сент-Луисе какие-то партии с Шортом, тренировал Карлсена… Было бы здорово, если б популяризировал шахматы не в Америке, а в России. Предавал опыт детям, ездил с сеансами. Знаете, я как-то спросил президента Армении Сержа Саргсяна: «Почему сделали шахматы обязательным школьным уроком?» Ответ ошеломил: «Исследования показали, что дети, окончившие шахматную школу, не употребляют наркотики. Ребенок через игру учится просчитывать ходы, в том числе те, которые способны привести к печальным последствиям».

– Ничего себе.
– Шахматы в Армении преподают дважды в неделю, плюс выходит специальная телепередача. Детская наркомания в стране резко пошла вниз. Другой пример – Китай. Там же в результате опиумных войн почти все мужское население подсадили на наркоту. Возрождались они через шахматы, го. Спаслись как нация.

– В российских школах сделать шахматы обязательным предметом – реально?
– Почему нет? В любом случае это лучше, чем тратить громадные деньги на борьбу с детской наркоманией.

– В Россию Каспаров не приезжает?
– Его президент приглашал в Сочи на встречу с чемпионами. Отказался. Страхи Каспарова по поводу собственных угроз изрядно преувеличены. На мой взгляд, бояться ему нечего.

– А ведь вы мечту Каспарова примерили на себя…
– Да, на днях принял решение – с января буду старшим тренером мужской сборной.

– Зачем вам это?
– Не выигрываем! А у меня профессиональное тренерское образование. После чемпионата мира в Армении, где не завоевали ни единой медали, подумал – надо браться самому. Хуже не будет. Потому что хуже невозможно.

– В чем слабость нашей команды?
– Вот как раз команды-то нет. Есть отдельные талантливые шахматисты.

– Будете вникать в чисто шахматные нюансы?
– В Тромсе обратил внимание, что в сборной проблемы с переходом из миттельшпиля в эндшпиль. У наших ребят две сильные стороны – великолепная шахматная школа и техника. Все фантастически подготовлены по дебюту. До такой степени, что долго размышляют перед первым ходом – какой дебют выбрать? Получают неплохие позиции. Дальше сыплются ошибки.

– В минском институте физкультуры вы учились с Борисом Гельфандом. Что за человек?
– Яркий во всех смыслах. Преклоняюсь перед его трудолюбием, эрудицией, чувством юмора. Боря познакомил меня с Мигелем Найдорфом.

– Казалось, вы должны разминуться в эпохе.
– Найдорфу было за восемьдесят, совсем старенький. Ученик Алехина. Какой-то турнир, участники жили в гостинице «Октябрьская» в Москве. Я приехал болеть за Борю. Сели поужинать – подошел старичок. Найдорф занимался валютными спекуляциями, круто заработал. Был в потрясающем настроении – а на следующий день собирался в Варшаву.

– Вы Найдорфа узнали?
– Нет, конечно. Мне Боря сказал.

– Первый миллиардер, которого повстречали в 90-х?
– Это история замечательная. Мой товарищ должен лететь на переговоры в Таиланд. У него в тот день рождается дочь – мы сидим, празднуем. В разгар вечера созрело решение: он никуда не едет. Потому что ему нужно в роддом. А еду я.

– Блестяще!
– К тому моменту я уже был в творческом состоянии. Наверное, не возражал. Дальше – словно в «Иронии судьбы». Я не помню, как проходил паспортный контроль и садился в самолет. Поскольку в праздновании перешли к суровому украинскому самогону, меня, что называется, «засушило». Дико хотелось выпить что-то холодненькое.

– Удалось?
– Открыл глаза, не понимая, где я. Интуитивно пошел за людьми по коридору, в конце увидел знакомую спину. Гельфанд! В руке банка колы. Говорю: «Боря, дай попить, а то помру». Он поворачивается: «Что ты делаешь в Дели?» – «Опомнись. Какой Дели?!» Затем огляделся. Действительно Дели.

– Гельфанд-то там какими судьбами?
– Играл матч с Карповым. А мы приземлились на дозаправку.

– Оттуда – в Бангкок?
– Да, там ждал господин Вит. В то время – второй человек после короля Таиланда. Миллиардер, президент Sahaviriya Group. Это гигантская империя. Металлургические заводы, порты, телекоммуникации по всей Азии, в Австралии рудники… В России покупали сталь. Прежде я никогда не разговаривал с человеком такого кругозора. Совершенно другое восприятие мировой картинки. При этом – скромный-скромный. Вит возил нас в шикарные рестораны, а по дороге тормозил возле забегаловки. Брал рис за доллар и кушал. Я бы не рискнул питаться в таких местах.

– Ваш путь к миллионам начинался занимательно.
– В студенчестве возил наши товары в Польшу – утюги, фены, кофемолки. Всё благодаря шахматам. Приехал впервые в Катовице на турнир. А его внезапно отменили. Я был без утюгов и кофемолок – наблюдал, как делали бизнес остальные.

– Сколько можно было заработать за один выезд?
– Со временем довел свой доход до двух с половиной тысяч долларов в месяц.

– Гельфанд тоже таскал утюги?
– Нет. Вот Боря играл в шахматы. Был далек от этих дел. А кто-то, как я, шахматы отложил в сторонку, – и понеслось…

– Зачем полякам наши кофемолки?
– Дешевые. Примерно та же история, что в конце 2014-го: рубль девальвировался, а цены на какой-то период остались прежними.

– Приходилось самому стоять и продавать на рынке?
– Да. Я не стесняюсь, что был «челноком». Работа тяжелая, опасная. 90-е – разгул криминала. Что в России, что в Польше. Но повезло – в серьезный переплет не попадал. Иногда помогала интуиция шахматного человека.

– С этого места поподробнее.
– Однажды задумались с товарищами – «челноками», конечно, хорошо зарабатывать студенческую копейку, но можно попробовать кое-что другое. Не мотаться в Минск за товаром. А взять его в Варшаве и продать в Катовице. То есть, провернуть спекуляцию внутри Польши.

– Что за товар?
– Французская парфюмерия и косметика. Из Варшавы до Катовице планировали добираться электричкой. Я предложил нанять микроавтобус. Пусть дороже, но безопаснее. Польские номера, местный водитель – на трассе никто не тронет. Идею не все поддержали. Кто-то предпочел сэкономить, потащился с товаром на вокзал. По дороге ребят и «обули». А мы прямо к складу подогнали микроавтобус, погрузили и спокойно доехали.

– В Варшаве парфюмерия была дешевле, чем в Катовице?
– Раза в три. Но главное – психологический эффект. Поляки привыкли, что у русских дешево. И по привычке шли к нам, сметая все с прилавка. За неделю каждый заработал по тысяче долларов. Тогда – сумасшедшие для нас деньги!

– Повторяли трюк?
– Нет. Понимал, что второй раз не прокатит.

– Илюмжинов рассказывал нам, что в 90-е ездил на «стрелки». У вас такой опыт был?
– Бог миловал. Закончив «челночить», мы с партнерами переключились на экспедирование – организацию перевозок по железной дороге. Почти сразу начали работать с холдингом «Северсталь». Компания и называлась «Северстальтранс». Как отдельную структуру нас не воспринимали. Считали, что мы – транспортное предприятие металлургического холдинга. Поэтому в лихие времена к нам вопросов не возникало.

– Помните день, когда стали миллионером?
– Нет. Зато помню, когда мог стать – но осознанно этого не сделал. Мне предложили сумму в шесть нулей, чтоб не уходил в самостоятельный бизнес. Я отказался.

– Ушли?
– Да, и ни разу не пожалел. А первый свой миллион получил через два-три года.

– Похоже, для вас это не стало событием?
– Вы правы. Как работал, так и продолжал. После определенного уровня у тебя в жизни ничего не меняется.

– Сегодня тяжелее разбогатеть, чем в 90-е?
– Легче. Конкуренция падает.

– Разве?
– Россия – гигантская страна. Большая рождаемость, много пенсионеров. Но активного трудового населения мало. Снижается и количество предпринимателей. Проанализируйте русский список «Форбс». За эти годы он обновился на 90 процентов. Фамилии, гремевшие когда-то, сейчас даже не вспомните.

– Например?
– Владимир Виноградов.

– Кто это?
– Вот видите… А он был самым богатым человеком страны! Основатель «Инкомбанка». Я не был знаком с Виноградовым, но мне его искренне жаль. в 1998-м произошел дефолт, банк погорел на ГКО. После санации, когда его уже разнесли, Виноградов расплатился со всеми вкладчиками. Разорился и вскоре в 52 года умер от инсульта.

– Рейтинг «Форбс» воспринимаете как соревнование?
– Ни в коем случае! У меня нет таких амбиций.

– Вы же лучше знаете положение вещей, чем банковские аналитики, которые список составляют. Много там вранья?
– Да.

– Про вас?
– Меня всегда переоценивают.

– В последнем рейтинге вам отвели 112-е место в России, состояние – 0,85 миллиарда долларов. Вы-то сами знаете точно, сколько у вас денег?
– Там как высчитывают? Оценивают публичную стоимость активов. Вот мы владели компанией Globaltrans. Ее капитализация в зависимости от рыночной конъюнктуры составляла то 200 миллионов долларов, то три с лишним миллиарда. Но какая мне разница, сколько она стоит на бирже, если продавать не собираюсь? А про оценки банковских аналитиков мудро высказался Уоррен Баффет. Его как-то спросили об ошибках в бизнесе, мол, мировые аналитики Уолл-стрит уверены, что вы постарели, все делаете неправильно… Баффет усмехнулся: «Часто вы встречали богатых аналитиков?»

– Вы нам Баффета цитируете, а мы вам – Галицкого: «Бизнесмен – это особая биологическая порода. Два, максимум четыре процента носят в себе предпринимательский потенциал». Разделяете мысль?
– Скажу так: бизнес-школы, институты экономики – мало чему научат. Можно передать ремесло. Но чистому предпринимательству научить нельзя. Либо есть жилка, либо нет… В России подавляющее большинство богатых людей – «наследники».

– Чьи?
– Советского Союза. Когда началась приватизация, в наследство от общества они получили заводы, фабрики, шахты. Мгновенно разбогатели, не приложив к этому усилий. А есть другой тип бизнесменов. В приватизации не участвовали, с нуля создали целые империи. Вот они в моем понимании – настоящие предприниматели. Среди них выделяются двое – Геннадий Тимченко и Сергей Галицкий.

– А вы?
– Я – тоже предприниматель. Но уровнем ниже.

– С Галицким знакомы?
– Нет. Но в курсе, что он – кандидат в мастера спорта по шахматам, ввел их как урок в академии «Краснодара», лично проводит сеансы с футболистами. Приятно, что такие люди, как Галицкий и Тимченко, увлекаются шахматами. С Тимченко мы давние партнеры. Помимо совместного транспортного бизнеса организовали проект «Шахматы в музеях», началом которого послужил матч Ананд – Гельфанд в Третьяковке.

– Шахматы интересуют Тимченко меньше, чем хоккей?
– Хоккей он очень любит. Но и о шахматах не забывает. Когда садится в самолет, открывает компьютер с шахматной программой.

– Играли с ним?
– Дважды. Обе партии закончились вничью.

– Когда-то вы играли в шахматы с бизнесменом. Вопрос был в цене на мазут. Какая сумма стояла на кону?
– Кто побеждал, выгадывал несколько миллионов долларов.

– При такой ставке у вас мозг начинал отказывать? Или, наоборот, – лучше соображать?
– Я нервничал. Противостоял-то достойный человек в шахматном смысле. Играл неплохо. Но я выиграл в борьбе, мучились над доской минут сорок.

– Соперник был обескуражен?
– Расстроен. По счастью, он не догадывался о моем шахматном образовании. Сел меня обыгрывать, иного расклада не допускал.

– Говорят, Борис Березовский не брезговал вином за доллар. Самое дешевое, которое за последнее время пили вы?
– Цена для меня – не критерий качества. Могу перекусить в «Макдональдсе». Вредно, но вкусно. И вина за доллар бывают отличные.

– Это какие же?
– К примеру, во Франции – молодое божоле. Выбирая вино, важно знать провинцию и год урожая. Тогда не промахнешься. По части алкоголя я лишен снобизма. Уважаю пиво, водку, самогон. На днях на Гоголевском, неподалеку от шахматной федерации свернул в подворотню, обнаружил бар. Уютный, демократичный. По совету барменши хлопнул рюмку «Егермейстера» со льдом и апельсином, посыпанным корицей. Уверяет, что это – самое правильное сочетание.

– Когда начали собирать картины?
– Давно. В личную коллекцию покупаю работы и современных авторов, и то, что создано до 1917 года. А мой фонд Art Russe специализируется на конкретном историческом периоде – с 1917-го по 1991-й. Приобретаем картины, скульптуры, вывезенные за границу, проводим выставки по всему миру. Издаем книги о художниках на иностранных языках.

– Главный шедевр коллекции?
– Вы о картине или скульптуре?

– Сначала о картине.
– «Опять двойка» Федора Решетникова.

– Помним-помним. Писали по ней сочинение в школе. Но картина полвека в Третьяковке.
– Правильно. Это авторская копия. Другая, более ранняя, – у нас. Ее вдова художника продала в Америку.

– Частному коллекционеру?
– Да. Там долго пролежала, пока случайно картину не увидел мой агент. В 2012 году купили, направили на экспертизу в Лондон. И выяснилось – она написана месяца на два раньше, чем та, что хранится в Третьяковке!

– Как узнали?
– Благодаря изображенному на заднем плане эскизу другой работы Решетникова – «Прибыл на каникулы». Она и в картине из Третьяковки – но уже завершенная.

– Американец, который продал «Опять двойку», не подозревал, какое у него сокровище?
– Конечно, нет! Потом чуть с ума не сошел. Еще любопытная история связана с картиной Владимира Серова «Ленин провозглашает Советскую власть». Первую работу, где за спиной Ленина – Сталин, Дзержинский и Свердлов, подарили Мао Цзэдуну. Когда к власти пришел Хрущев, он попросил написать новую версию, без Сталина. Эта картина находилась в музее города Жуковского. Ну а третий вариант – до сих пор в Третьяковке. В 90-е музей в Жуковском закрылся. Туда пригласили ведущих мировых коллекционеров, предложили что-то купить. Так картина Серова оказалась за рубежом.

– В Штатах?
– В Голландии. Годы спустя владелец расчищал свою коллекцию. Фигура известная, специализируется по старым мастерам. Полотно с Лениным и большевиками не представляло для него интереса. Более того, он вообще не понимал его реальную стоимость. Позвонил моему агенту: «Твой клиент покупает работы советских художников. Есть тут одна, мне не нужна…» Назвал цену.

– Смешную?
– В сотни раз ниже рыночной. А я еще поторговался. Думаю – если он совсем не попадает, вдруг двинется вниз?

– Угадали?
– Да, скинул немножко. Но такое везение – огромная редкость.

– Где сейчас эти полотна?
– «Опять двойка» была в Лондоне на выставке, посвященной 70-летию Победы. Впереди новая – тоже за границей. «Ленин» ждет своей выставки.

– А что уплыло из рук – и жалеете?
– Картина Александра Самохвалова. К подобным ситуациям отношусь спокойно. Нет – так нет. Зато в сентябре фонд объявит о крупнейшей сделке в области искусства. Обсуждать ее будет весь мир. Поверьте, не преувеличиваю. Но пока не имею права раскрывать детали.

– Жаль. Тогда давайте про скульптуру.
– Из коллекции фонда особняком стоит полутораметровый гипсовый макет «Рабочий и колхозница». Тот самый, который показывали Сталину. В Лондоне агент нашел. Продавала внучка Веры Мухиной.

– Всё покупаете на аукционах?
– В основном у частных коллекционеров. Когда проводят аукционы, сам в зале не сижу. Через агента по телефону иногда торгуюсь.

– Просыпался в такие минуты в вас демон азарта?
– Бывает, перехлестывают эмоции, заигрываешься. Но спонтанно ничего не покупаю. Если какая-то работа очень понравилась и готов приобрести, стараюсь не упустить.

– Где был первый аукцион?
– В Америке. Там находился мой представитель, я – в Москве. Здесь уже наступила ночь. Чтоб не созваниваться каждую минуту, сразу обозначил ему ценовой коридор. Интересовал меня «Портрет гравера Уоттса» Николая Фешина. Максимальная сумма, которую мог заплатить, – 1 миллион 150 тысяч долларов.

– Понимали, что с таким коридором Фешин будет ваш?
– Нет. Честно говоря, в рынке картин я тогда не разбирался. Интуиция подсказала, что это хорошая инвестиция. На торгах за «Гравера» была битва. Закрыл сделку представитель на сумме 1 миллион 50 тысяч.

– Когда цена на картину поразила даже вас?
– Автора называть некорректно, но есть картина, которую я бы бесплатно на кухне не повесил! А ее продали за 60 миллионов долларов. Безумие.

– Ваш любимый художник – Виктор Попков?
– Любимый – тот, чья выставка сейчас проходит. Шел Фешин – любимым был он. А на выставке Попкова я о других художниках уже не вспоминал.

– О нем говорят – «Достоевский русской живописи».
– Попков – гений. В его работах – невероятная энергетика. Глубина. Взять «Шинель отца», которая в Третьяковке. Отец Попкова не вернулся с фронта, дома осталась шинель. Сам он был еще мальчишкой, надевал ее, ловил запах родного человека. Эти эмоции легли в основу создания картины. Стоишь возле нее, всматриваешься – пробирает до мурашек.

– Погиб Попков нелепо.
– 1974 год. В Москве с подвыпившими друзьями-художниками пытался поймать такси. А по городу прокатилась волна нападений на инкассаторские «Волги». Попков перепутал такую машину с такси, близко подошел. Там сидел нетрезвый инкассатор, который принял эту компанию за бандитов, и открыл огонь. Вот так в 42 года потеряли гениального живописца.

– С подделками сталкиваетесь?
– Нет, я же любую работу сначала отсылаю на экспертизу в Лондон, где изучают все – от пыли до структуры мазка. Однажды решил купить картину Игоря Грабаря. Проверили – не Грабарь. Эксперты предполагают, что автор – один из его лучших учеников. Он не подписался. Подделал подпись Грабаря позже кто-то другой. Работа изумительная, не отличишь от оригинала. Скорее всего, нарисовать копию попросили родственники знаменитого художника. Потом, когда делили наследство, кому-то досталась.

– Вас назвали в честь деда-фронтовика. О войне рассказывал?
– Я никогда его не видел. Жил в Днепропетровске, он – в Казахстане. Там и умер, когда я был маленький. Наград у деда много – орден Отечественной войны II степени, два ордена Славы, медаль «За отвагу». Хотя таких медалей должно было быть две, но второй лишился из-за бюрократической ошибки.

– То есть?
– Он был наводчиком минометной роты. В сентябре 1943-го за уничтожение фашистского склада боеприпасов представили к награде, приказ подписал командир полка. Но до штаба армии бумага дошла в декабре. К тому моменту дед снова отличился в боях, и появился второй приказ о награждении медалью «За отвагу». Он обогнал первый, фактически его подменив. В штабе не разбирались, решили, что речь об одном и том же подвиге. А значит, и медаль одна. Недавно об этой истории узнала моя сестра. Собрала документы и обратилась в министерство обороны, пытаясь восстановить справедливость.

– Вас наверняка трудно удивить подарками. И все же – самый необычный, который получили?
– Были грандиозные подарки, но я извинялся и объяснял, что не могу их принять.

– Почему?
– Слишком дорогие. Подробности опустим.

– Вы делали подарки, которые не принимали?
– Один раз – на день рождения товарищу.

– Что?
– Не важно.

– Скажите хотя бы, куда потом дели эту вещь?
– Вручил другому человеку. Тот не отказался.

– Вы много путешествуете. Маленький городок, который произвел особенное впечатление?
– Сен-Жан-Кап-Ферра. Чудесное местечко на юге Франции, куда хочется возвращаться снова и снова.

– Прикупили что-нибудь в тех краях?
– Квартиру. По московским меркам – скромную. К сожалению, нет возможности бывать там почаще.

– Михаил Прохоров уверяет, что ни разу в жизни не отправил эсэмэску или мейл. Вы его понимаете?
– Еще бы! Компьютер – не моя фишка. У меня есть быстрый доступ к информации. Если приходит что-то важное по электронной почте, читаю. Но заводить аккаунты в соцсетях не умею и не хочу. Других дел полно.

– Транспортных?
– Шахматных. Бизнес состоялся, я теперь акционер, оперативное управление – у менедж-мента компаний. А вот в РШФ у нас амбициозные планы. Надо возрождать шахматную славу страны, брать медали, учить детей. Страна большая – задач хватает.

Гольшак Александр, Кружков Александр

http://www.sport-express.ru/fridays/reviews/878339/